Школа Лизы Чёрной

Dante Tarot

Масть Света — РАЙ.

Существует предание, что последние песни «Рая» были утеряны, но тень Данте, явившись его сыну Якопо ночью, указала тайник в стене, где была спрятана рукопись. Более же достоверная версия гласит, что, подобно «Экологам», эти песни сохранились в единственном экземпляре списка Боккаччо.

«Рай» Данте – это самая странная из трех частей его «Комедии».

Ее главная отличительная черта, приведшая в смятение не одного исследователя, – отсутствие какого-либо систематического объяснения его структуры, распределения Божественной благодати среди душ, населяющих эту счастливую обитель.

Помня о том, что вся поэма имеет чрезвычайно четкое строение, и в основе ее лежат законы симметрии, которые объединяют три Царства в одно гармоничное и неразделимое целое, подобное исключение представляется преднамеренным, наделенным смыслом.

В обратном случае, то есть если бы автор положил в его основу «догматическую» теорию, подобно как он это делает в первых двух частях своей «Божественной Комедии», он не только не скрыл бы это от читателя, но и дал бы ему ключ к отгадке.

Но «Рай» не предстает перед нами четко структурированным.

Напротив, Беатриче поясняет Данте, что все святые пребывают на том же «небе», что и души, являвшиеся ему на Луне, что все они в равной степени вечны.

Однако она так же говорит о «разностепенности» благодати: Рай семи сфер, Звездное и Кристаллическое Небеса и Эмпирей, предстают разделенными в иерархии, меж собой слабо связанные, устроенные по разным принципам, причем только последний является «истинным светом» «настоящим Раем», где обитает сам Господь.

В чем же тогда смысл семи планетарных сфер? Почему на них автору встречаются, в общем-то, недостойные Рая души – гордецы, унылые, гневные?..

Идеальных людей нет, но каждый человек должен к этому идеалу стремиться.

Согласно Данте существует два пути спасения: путь милосердия и путь правосудия. И Господь судит своих чад по милосердию, прощая им грехи, в которых те искренне раскаялись, так как раскаяние – это шаг вперед, шаг к совершенству.

Кто такой гений? Наверное, этот тот человек, который открывает своим современникам и будущим поколениям новые горизонты, формирует дух новой эпохи. Данте – гений. Он поставил в основу всех координат Человека: Человека Возрождения, наделенного мощным интеллектом и неисчерпаемой силой духа. Человека, который встречается с Богом. Разве это не удивительно?

Предположение о том, что человек может увидеть, познать Всевышнего само по себе неизъяснимо прекрасно и гениально.

Когда Данте увенчал свою «Божественную Комедию», словно великолепной диадемой, описанием Эмпирея, он воспел идею совершенствующегося человека, чей дух стремится ввысь, к Всевышнему, стремясь ему уподобиться.

Живого Человека, любующегося идеальной гармонией, прекрасного настолько, что он может беседовать со святыми, без страха и боли взирать на Бога.

Ему открываются новые горизонты – в конце Комедии перед нами совершенно перерожденный герой, который в последней песне на протяжении двадцати упоительных строк, напрямую смотрит на Бога, и глазам его не больно от исходящего от него сияния, тогда как в начале он несколько раз слеп от нестерпимого света и мог наблюдать только за его отражением в непорочных очах возлюбленной Беатриче.

Но что же получается – он смотрел на Господа глазами любви, а затем смог обойтись без этого? Видел ли он ту же истину, что и в начале?

Наверное, Данте хотел показать этим, что человек достиг кульминации своего развития, апогея, он стал достаточно совершенным, чтобы узреть истину самому. Разум привел его к Вере, а Вера привела его к Богу. И Данте больше не нужно прибегать к помощи своей земной любви, ибо он осознал, что Истина есть Любовь Божественная.

Действительно, никто не дерзал до Алигьери так высоко ставить человека – он через Ад и Чистилище поднимает его так, что тот оказывается на уровне Всевышнего!

В Раю главным мотивом становится «visio», «лицезрение», причем он практически сливается с мотивом благодати.

Немаловажно заметить, что герой – это не просто Данте, хотя этот дерзновенный гений являет собою истинное воплощение Нового Человека. Это, прежде всего, обобщенный образ человека, Личность, которая способна пройти тем же путем Разума и Веры и подняться к Богу. Таким образом, Рай перемещается в человеческую плоскость, в плоскость доступного, видимого и познаваемого.

Данте обогнал свое время, своих современников и даже многих своих последователей. Он стал первым певцом Возрождения, Новой жизни. Вот она перед нами, во всей красе: идея Великого Человека.

И не случайно Данте заканчивает свою Божественную комедию удивительной строкой: «Любовь, что движет солнца и светила!»

1 – Божественная Слава. Честолюбивые проекты. Новшество. Рождение. Наследие. Награда.

К светилу не по-людски глаза мои взнеслись.

Там можно многое, что не под силу нам здесь, затем что создан тот приют для человека по его мерилу.

Пречеловеченье вместить в слова нельзя; но самый опыт – милость божества (превращение в нечто большее, чем человек). Я видел – солнцем загорелись дали так мощно, что ни ливень, ни поток таких озер вовек не расстилали.

Все в мире неизменный связывает строй; своим обличьем он подобие бога придает вселенной. Для высших тварей в нем отображен след вечной Силы, крайней той вершины, которой служит сказанный закон.

2 – Небеса Луны. Изменения в стадии реализации. Бесполезные надежды. Невероятные результаты.

События в Земном Раю подготовили Данте к путешествию на небо.

Теперь он может превратиться из личинки в «ангельскую бабочку».

В полдень Беатриче устремляет взгляд на солнце. Для Данте это не­возможно, он смотрит на отражение солнца в гла­зах Беатриче и таким образом возносится вместе с ней на первое небо, попадая в сферу Луны.

Этот необычный способ путешествия полон смысла. Взгляд возлюбленной открывает целый мир, но любимая Данте—это Небесная Мудрость, и в мире, где она обитает, царят разум, красота и добро.

Главная физическая субстанция этого ми­ра — свет. Свет и его превращенные формы игра­ют основную роль в метафорическом строе третьей кантики. Созерцание света сообщает энергию движения Данте и Беатриче, из света сформированы души Рая, свет движет круги звезд и планет.

Но свет — это еще и метафора знания, полученного через созерцание предмета. Развитие познания происходит в «Рае» не только потому, что на каждом новом уровне Беатриче сообщает Данте то, что он уже способен воспринять, но и благодаря слиянию странника с тем светилом, ко­торого он достигает. Таким образом, каждая сту­пень восхождения соответствует ступени видения истины.

Взлетая, Данте и Беатриче пересекают сферу огня, окружающую Землю. В этот момент герой ощущает, что изменяется все его естество, это — «пречеловеченье» (trasumanar – I 70), преобра­жение человека, которое предсказывали некоторые отцы церкви.

Данте не уверен, был ли он только Душой или чем-то еще,— ему дано было не зна­ние, а только переживание этого явления. Данте удивлен легкостью вознесения, и Беатриче дает ему поясне­ние:

…Всё в мире неизменный
Связует строй; своим обличьем он
Подобье бога придает вселенной.
Для высших тварей в нем отображен
След вечной Силы, крайней той вершины,
Которой служит сказанный закон.

И этот строй объемлет, всеединый,
Все естества, что по своим судьбам —
Вблизи или вдали от их причины.

Они плывут к различным берегам
Великим морем бытия, стремимы
Своим позывом, что ведет их сам (I 103 – 114).

Это новая глава в философии любви, развиваемой в поэме. Мировая гармония предполагает, что у каждого существа собственный тип стремлений. У высших творений это разум и любовь, у низ­ших – тяготение или инстинкт.

Каждая тварь стремится занять свое природное место. Естествен­ная область бытия души – Эмпирей, за небесное не пространственное царство. Именно туда и устрем­ляется душа, освобожденная от груза вещества и от сбивающей с пути дурной воли.

Полет останавливается на небе Луны. Данте, погружаясь в прозрачное твердое тело «первой звезды», которая воспринимает пришельцев, «как вода—луч света», загорается желанием, подобно тому как он увидел изнутри лунное светило,

Увидеть Сущность, где непостижимо
Природа наша слита с божеством.
Там то, во что мы верим, станет зримо,
Самопонятно без иных мерил;
Так—первоистина неоспорима (II 41 – 45).

Смысл: знание «демонстративное», полученное через формально-логические построения, уступит место прямому созерцанию истины.

Но не только теологические проблемы волнуют Данте в сфере Луны. Почти вся II песнь посвя­щена астрофизической проблеме лунных пятен.

Беатриче обстоятельно опровергает гипотезу Дан­те о слоистой структуре Луны, попутно предлагая ему поставить опыт («…ведь он для вас источник всех наук») со свечой и тремя зеркалами, чтобы убедиться в равномерно распространяющейся силе света.

Она объясняет различную интен­сивность свечения частей Луны тем, что они получают разные порции света из высших источ­ников. Более детальные комментарии Беатриче но­сят уже философский характер. Небесные сферы вращаются под воздействием ангельских сил.

Эмпи­рей передает свою силу небу Перводвигателя, где эта сила равномерно распространяется. Перводвигатель передает силу небу звезд, в котором сила распределяется на отдельные точки, а из них рас­пространяется на нижние уровни небесной иерар­хии:

И небо, где светил не сосчитать,
Глубокой мудрости, его кружащей,
Есть повторенный образ и печать.
И как душа, под перстью преходящей,
В разнообразных членах растворясь,

Их направляет к цели надлежащей,
Так этот разум, дробно расточась
По многим звездам, благость изливает,
Вокруг единства своего кружась (II 130 – 138).

На небе Луны появляются фигуры, поначалу принимаемые Данте за отражения, так что он обо­рачивается, чтобы увидеть оригиналы. Эти блед­ные тени – пассивные Души, не сдержавшие обета.

Поддавшись давлению злой воли, они сошли с верного пути, но сохранили любовь к своим идеа­лам. На вопрос Данте, не тоскуют ли они по бо­лее высокому уделу, звучит ответ: несмотря на то что царство небесное иерархично и блаженные души тоже распределены по ступеням, всякое ме­сто на небе – Рай и блаженство всех душ одина­ково.

Блаженные души желают то, что они имеют, в противном случае была бы невозможна гармония воли душ и воли бога, а значит, невозможен Рай. Поскольку желания душ суть следствия всего их духовного склада, они получают свое, а не навя­занное им высшей волей.

Беатриче, заметив, что Данте волнуют неразре­шенные вопросы, начинает пространные объясне­ния. Прежде всего она отметает самое опасное из возможных заблуждений: души, которые им встре­тились, обитают не на звездах, вопреки Платону.

Место блаженных – Эмпирей, а здесь они для то­го, чтобы дать наглядный урок Данте, распределив­шись по небесным сферам.

Платон неправ, утверж­дая, что душа после смерти возвращается на звез­ду, с которой она вселилась в свое время в тело, но если он имел в виду влияние звезд на души, то его мнение справедливо.

Далее Беатриче разъяс­няет, почему наказывается пассивность. Волю нельзя сломить силой, она, как пламя свечи, будет упорно выпрям­ляться, сколько бы мы ее ни гнули. Но воля мо­жет, сама того не желая, из страха, слиться с си­лой, и это уже не должно оставаться без наказания:

…Превысший дар создателя вселенной,
Его щедроте больше всех сродни
И для него же самый драгоценный, —
Свобода воли, коей искони
Разумные создания причастны,
Без исключенья все и лишь они (V 19 – 24).

Данте просит объяснить, можно ли возместить делами нарушение обета. В ответ на просьбу взгляд Беатриче загорелся такой любовью, что поэт потерял сознание.

Этот феномен получает из ее уст разъяснение: на са­мом деле у Данте резко возросла сила зрения, и он увидел уровень любви, дотоле недоступный его взору.

В свою очередь «вечный свет», загоревший­ся в его уме, не может не вызвать любовный взгляд Беатриче, поскольку любить можно только этот свет, а влечение к другим предметам лишь «воспринятый ложно того же света отраженный след» (V 11 – 12).

В дальнейшем время от вре­мени будет происходить преображение Беатриче, и взору Данте придется приспосабливаться к но­вым уровням небесной красоты.

Наконец Данте получает ответ на свой вопрос относительно обета: сам договор нельзя отменить, но можно заменить то, что жертвуется, если новые обязательства ста­нут большим испытанием.

3 – Небеса Меркурия. Сообщение любви. Деловое письмо. Важные новости.

Второе небо – Меркурий. Здесь Данте встреча­ют танцующие и поющие честолюбивые Духи. Их достоинство в активной реализации идеалов.

Главная встреча на небе Меркурия – с императором Юстинианом. Его речь представляет собой целый исторический трактат, в основном посвященный Риму. Одна его фраза вызывает у Данте недоуме­ние, разрешению которого посвящена VII песнь.

Юстиниан рассказал, что в царствование Тиберия бог возложил на римскую власть миссию отмще­ния за грех Адама, что и было осуществлено че­рез распятие Христа. Но затем, в царствование Тита, бог велел отомстить иудеям за отмщение этого греха, и был разрушен Иерусалим (70 г.).

Может ли праведная месть быть правосудно отом­щенной? – спрашивает Данте. Беатриче объясня­ет: Христос, чтобы искупить грехопадение Адама, погубившего вместе с собой всю отпавшую при­роду, воплотился, слив себя с природой. Казнь Христа, которая распинала грешную природу, бы­ла высшей справедливостью, но она же позволила торжествовать иудеям, казнившим бога. Поэтому справедливой была и вторая кара.

Но почему бо­гом был избран такой сложный путь искупле­ния? – недоумевает Данте. Создание бога, отве­чает Беатриче, если оно сотворено им непосредст­венно, обладает вечностью, свободой и богоподобием. Таков и человек.

Он создан прямым актом божественной благости и в отличие от подвер­женных разрушению земных стихий, созданных косвенными силами, может быть бессмертным. Но грех, лишив человека одной доли совершенства – свободной воли, отнял у него и все остальное.

Лишившись своих совершенств, человек уже не может столь же вознестись, сколь он пал. Ему нужна помощь бога: или милость, или возмож­ность самостоятельно искупить грех. Для бога дело тем милее, чем больше в него вложено блага, по­этому он идет обоими путями.

Простое оправда­ние человечества несравнимо со щедростью божьей самоотдачи. И правосудие невозможно было бы осуществить, если бы не воплотившийся Христос, который стал, так сказать, и объектом и субъек­том правосудия. В этой своеобразной диалектике у Данте соединены философия истории, филосо­фия личности и философия любви.

4 – Небеса Венеры. Страстность. Рождение любви. Романтичное столкновение. Любвеобильные.

Взлетев на третье небо – небо Венеры, Данте видит, как внутри светила кружатся маленькие звезды.

Это души любвеобильных; характер и ско­рость их полета зависят от степени погруженности в созерцание бога.

Души этого неба говорят с Дан­те о необходимости вдумчиво следовать природе, об очищающей силе любви, о недостойных пасты­рях, прелюбодействующих в своей корысти, вместо того чтобы хранить супружескую верность церкви.

Помянул здесь Данте и Флоренцию, создав выра­зительный образ: Люцифер, как дурное семя, про­рос из преисподней стеблем, который и есть Фло­ренция.

На стебле расцвел проклятый цветок – флорин (на монете была изображена лилия), мно­жимый Флоренцией на горе людям.

5 – Небеса Солнца. Энергия. Благосостояние. Исцеление. Изобретение. Открытие.

Взирая на божественного Сына,
Дыша Любовью вечной, как и тот,
Невыразимая Первопричина
Всё, что в пространстве и в уме течет,
Так стройно создала, что наслажденье
Невольно каждый, созерцая, пьет (X 1 – 6).

Это введение как бы задает тон циклу песней о небе Солнца, границе вещественного мира. Завеса солнечного света и преграждает смертному взору путь выше, и освещает то, что ниже.

Не случайно именно здесь встречают Данте души мудрецов. Поэта окружает венец из сияющих и поющих солнц, который трижды оборачивается вокруг не­го. Один из светочей начинает речь и знакомит Данте с остальными. Это Фома Аквинский – по­жалуй, самый знаменитый философ XIII в.

Он открывает Данте имена мудрецов, начиная с того, кто по правую руку. Первый из них–Альберт Великий, учитель Фомы, крупнейший ученый сво­его века, один из зачинателей новой аристотелев­ской традиции в средневековой философии. Далее – Грациан, юрист XII в., согласовавший в своих «Декретах» юридическое и церковное право. Петр Ломбардский, теолог XII в., чьи «Сентенции» ста­ли традиционным объектом комментариев в схо­ластике XIII в. О пятом сиянии Фома говорит:

Тот, пятый блеск, прекраснее, чем каждый
Из нас, любовью вдохновлен такой,
Что мир о нем услышать полон жажды (X 109 – 111).

Здесь же мой труд был свят и все мирское было забыто. Все , что умрет, и все, что не умрет,- лишь отблеск Мысли, коей Всемогущий своей Любовью бытие дает. Их воск изменчив, наравне с творящей его средой, и потому чекан дает то смутный оттиск, то блестящий. Вот почему, при схожести семян, бывает качество плодов неравно, и разный ум вам от рожденья дан.

Естество земное не ведало носителей таких и не изведает, как эти двое. Но чтоб открылось то, что сокровенно, помысли, кем он был и чем влекомым, он, услыхав: Прости – молил смиренно.

И ты, взглянув ясней на «восставал», поймешь, что это значит – меж царями. Их множество, а круг хороших мал. Да будет то свинцом к стопам твоим, чтобы ты шел неспешно, как усталый, и к «да» и к «нет», когда к ним путь незрим.

Затем что между шалых – самый шалый, кто утверждать берется наобум иль отрицать с оглядкой слишком малой. Ведь очень часто торопливость дум на ложный путь заводит безрассудно, а там пристрастия связывают ум. Раз кто-то щедр, а кто-то любит красть, о них не судят с богом заедино. Тот может встать, а этот может пасть.

Пребывание Данте на небе Солнца заканчивает­ся странным эпизодом: два венца окружаются ослепительным третьим (XIV 67 – 78), образован­ным из новых душ.

После этого Данте возносится на следующее небо, и для читателя остается не вполне ясно, что за души появились вокруг венца мудрецов.

Поскольку Данте называет этот третий круг истинным пламенем святого духа, можно пред­положить, что это некий новый уровень мудрости. Может быть, это своеобразное «произведение» двух венцов, давшее сакральное число новых бла­женных душ.

6 – Небеса Эмоционализма Марса. Инстинктивность. Импульсивность. Сдержанная

Затем Данте оказался внутри красной звезды пятого неба. Это Марс, звезда, астрологически связанная с судьбой Флоренции.

В древние вре­мена Марс считался покровителем этого города, но впоследствии он уступил свою роль Иоанну Крестителю.

На пятом небе перед Данте откры­вается зрелище грандиозного распятия, составлен­ного из сияющих душ. Одна из душ начинает разговор с Данте.

Это прапрадед поэта крестоносец Каччагвида. Беседа с предком, занимающая три песни кантики (XV – XVII), касается рода Данте, но вовлекает целую историю Флоренции.

Данте глубоко волнует эта тема, ведь все его путешествие есть в некотором смысле возвращение на родину. В беседе он до­капывается до самых корней своего земного бы­тия. Несмотря на ироническое отношение к аристо­кратии крови, Данте серьезно воспринимает историю предков, поскольку чувст­вует прямую связь с прошлым. От предка Данте узнает свою судьбу.

В предсказании пращура открыты самые важные вехи жизни Данте: изгнание, козни врагов, покровительство друзей, загадочная роль Кан Гранде, которому предначертано изменить судьбы многих бедняков и богачей.

Услышав, сколь грозные силы противостоят его правдолюбию, Данте колеблется, стоит ли сообщать миру все, что он узнал на небе. Каччагвида отвечает:

Пусть речь твоя покажется дурна
На первый вкус и ляжет горьким гнетом, —
Усвоясь, жизнь оздоровит она.
Твой крик пройдет, как ветер по высотам,
Клоня сильней большие дерева;
И это будет для тебя почетом (XVII 130 – 135).

7 – Небеса Юпитера. Союз. Благоприятный бизнес. Возможная прибыль. Урожай. Планета Диева

Перенесенный Беатриче на шестое небо, Данте погружается в белизну Юпитера.

Это звезда царя древнего Олимпа, вершителя правосудия, и духи, которые явились здесь Данте, прославлены своей справедливостью. Души летающими искрами кру­жатся перед Данте.

Из них поочередно составля­ются три буквы: D, I и L. В числовом значении этих букв (500, 1, 50) комментаторы иногда пы­таются увидеть знак загадочного Пятьсот Пятнадцать или же хронологические намеки.

Далее эти буквы оказываются началом целой фразы, составленной из душ: Diligite iustitiam, qui iudicatis terram. Это библейское изречение Соломо­на: «Любите справедливость, судьи земли…». В последнем М души застывают, образуя подобие перевернутой лилии. М можно истолковать как первую букву слова «монархия» или же как число 1000, означающее тысячелетнее царство божие на земле (белая лилия в Средние века считалась символом праведности).

Затем с лилией происходят следующие метаморфозы: стая душ опускается на вершину М, преобразуя букву в фигуру орла, символ имперской власти.

Особую фигуру образуют пять избранных душ: они состав­ляют глаз орла. По легенде, орел – единственное существо, которое может смотреть прямо на солн­це. Так и эти пять Душ, пять знаменитых царей, устремляют взор прямо на свет божественной истины.

Зеница – царь Давид, дугой его окружают им­ператор Траян, библейский царь Езекия, импера­тор Константин, сицилийский король Гульельмо II, троянский вождь Рифей. От орла Данте узна­ет ответ на волнующий его вопрос, почему от цар­ства божия отлучены люди, которые были совер­шенно праведными и в мыслях, и в делах, но не могли быть христианами в силу обстоятельств (например, они родились в Индии).

«Пути господ­ни смертным непонятны»,— отвечает орел, но все же приоткрывает завесу тайны. Не верившие в Христа не могут попасть в Рай, но путь к Христу может быть самым необычным. Орел рассказывает историю Рифея (выдуманную самим Данте) и сред­невековую легенду о Траяне.

Рифею за его стрем­ление к правде бог открыл будущие события, и тот стал христианином. Траян, уже находившийся в Аду, но не потерявший надежды, вознес мольбы, на короткий срок вернулся в свое тело и уверовал в Христа, что и открыло ему путь на небеса.

8 – Небеса Сатурна. Терпение. Скромность. Желание учиться. Продвижение. Созерцатели.

Следующий этап вознесения — небо Сатурна, где Данте являются души-созерцатели.

Поэт видит лестницу, уходящую бесконечно высоко, и спускаю­щихся по ней созерцателей в облике огней. Это лестница Иакова, описанная в Библии. Она соединила небо и землю, но «теперь к ее ступеням не подъята ничья стопа» (XXII 73 -74): люди потеряли стремление к божьей высоте.

Данте удивлен тем, что уже не видит улыбки Бе­атриче и не слышит привычных для него песно­пений. Оказывается, на небе Сатурна их сила так возрастает, что земная плоть Данте может не вы­держать этой испепеляющей мощи.

Созерцающие души — это монашество, которое призвано было хра­нить чистоту веры. Данте встречается с двумя подвижниками монашества—Петром Дамиани и Бенедиктом Нурсийским.

Оба созерцателя в разговоре с Данте ярост­но обличают современных монахов, забывших о небесном ради земного. От Бенедикта поэт узнает о том, что ждет его в высшей сфере Рая:

Там все, и я, блаженны в полной мере.
Там свершена, всецела и зрела
Надежда всех; там вечно пребывает
Любая часть недвижной, как была.
То – шар вне места, остий он не знает (XXII 63 – 67).

К Петру Дамиани Данте обращается с вопросом о предопределении.

Каждое небо открывало ему какую-нибудь теологическую тайну: на небе Солн­ца он узнал тайну преображения, на небе Марса – тайну предвидения, Юпитер открыл тайну право­судия, Сатурн же возбудил удивление перед тай­ной предопределения. Но Дамиани отказывается отвечать. Хотя его святость такова, что ему видна сама прасущность, он говорит Данте:

…Ни светлейший дух в стране небесной,
Ни самый вникший в бога серафим
Не скажут тайны, и для них безвестной.
Так глубоко ответ словам твоим
Скрыт в пропасти предвечного решенья
Что взору сотворенному незрим

9 – неподвижные звезды. Счастливый союз. Гармония в пределах семьи, между друзьями, или в пределах компаний.

Когда Беатриче легко взметнула Данте на сле­дующее небо, в сферу неподвижных звезд, он очу­тился в созвездии Близнецов, влияние которых в момент рождения Данте направило его на путь искусства и науки.

Это место оказалось подходя­щим для того, чтобы сделать небольшую останов­ку и оценить пройденный путь.

Беатриче предла­гает Данте взглянуть на мир, оставшийся внизу. В этот миг полета они находятся на иерусалимском меридиане, и потому Данте видит всю Землю. Поэта, увидевшего просторы космоса, поражает ничтожность покинутой Земли:

Тогда я дал моим глазам вернуться
Сквозь семь небес — и видел этот шар
Столь жалким, что не мог не усмехнуться (XXII 133 – 135).

Пройдены небеса семи планет, странники при­ближаются к сферам, замыкающим мироздание, и теперь Данте имеет представление о том, что такое небо, связавшее иерархией светил Землю и Рай.

В XVIII песни Данте сравнил космос с перевер­нутым деревом, которое, как ветви, раскинуло кру­ги своих планет, с каждой ступенью все шире. Верхушкой оно внедряется в Эмпирей, питающий древо своею силой; его листья и плоды – души блаженных.

Если предположить, что корни его упираются в гору Чистилища, тогда дерево, о ко­тором говорится в XXII 131 – 138 и XXIII 61 – 72 второй кантики (где души шестого круга то­мимы голодом и жаждой), окажется началом кос­мического древа и мы будем вправе отождествить его с древом жизни, росшем в библейском раю вместе с древом познания добра и зла, но не встре­чающимся в Земном Раю Данте.

Таким образом, иерархия небесных сфер – это и есть вселенское древо жизни, подающее соки божественной энер­гии сверху вниз, вплоть до Земли, обитатели ко­торой разучились разумно пользоваться жизнен­ной энергией и отлучены от этого источника пер­вородным грехом.

Восьмое небо являет Данте картины осущест­вленной божественной мудрости и силы. Здесь место для душ «торжествующих», которые непо­средственно отражают сияние истины, подобно то­му как звезды отражают свет Солнца (так пола­гали средневековые астрономы).

Здесь дух поэта окончательно освобождается от своей оболочки, и он вновь получает возможность видеть улыбку Беатриче. В образе звезд ему являются Мария и архангел Гавриил.

Но здесь Данте предстоит испы­тание. Ему устраивают настоящий богословский экзамен три апостола. Петр вопрошает его о сущ­ности веры, Яков – о надежде, Иоанн – о любви. К радости Беатриче, ее ученик с честью выдержи­вает проверку знаний и может теперь двинуться ввысь.

Первой наградой ему оказался разговор с Адамом, который четвертым сиянием появляется среди апостолов. Данте узнает от Адама, за что были наказаны первые люди, сколько они пробыли в Раю, каким был праязык. И все же расставание с восьмым небом оказалось не идилличным: Петр произносит грозную обвинительную речь против нечестивых пап.

10 – Небо Перводвигателя. Совершенство. Удовлетворение в радости других. Физическое, психологическое, и духовное благосостояние

Продолжением его слов звучит предсказание Беатриче, вознесшей Данте на девятое небо, к Перводвигателю. Беатриче осуждает привя­занность людского рода к земным благам, жад­ность, не дающую возможности поднять глаза ввысь, бессилие светской и духовной власти.

Но в голосе ее уже нет гне­ва Петра. Совсем немного осталось, говорит она, до того времени, когда «хлынет светом горняя страна» и некий «вихрь» повернет мир на правиль­ный путь.

В XXVII – XXIX песнях Беатриче разъясняет устройство высших райских сфер. Перводвигатель – это кристальное последнее небо, которое движется с максимальной скоростью, так как стре­мится каждую свою точку соединить с каждой точ­кой Эмпирея.

Эмпирей – невещественная и непро­странственная световая сфера, Рай в собственном смысле слова, откуда сила, мысль и любовь Трои­цы передают свое воздействие небесным сферам (пространственным и временным).

Данте видит отраженное в глазах Беатриче божество и, обер­нувшись, усматривает ослепительную точку, окру­женную вращающимися кругами. Девять окруж­ностей движутся тем быстрее, чем ближе они рас­положены к сияющему центру. Любовь и свет – своего рода душа и тело этого божественного ми­ра.

Данте недоумевает: небесные сферы тем быстрей, чем они обширнее, а занебесные – наоборот, Беатриче, объясняет, что скорость движения сфер зависит не от их величины, а от силы, которая определяется близостью к богу.

Поскольку круговое движение еще в античной философии счи­талось образом мыслительной активности, сферы скоростью своего движения выражают степень познания бога. Девять окружностей Эмпирея суть девять ангельских чинов. Данте узнает от Беатриче, что ангельские круги стремятся уподобиться божест­венной точке, а это возможно в той степени, в какой они погружены в созерцание бога.

Иерархия ангелов в «Рае» (XXIII 98 – 139) выглядит так: ближайшая к богу триада – это (в порядке отдаления от центра) серафимы, херувимы и престолы, созерцающие могущество Отца. Причем серафимы созерцают его в самом себе, херувимы – в Сыне, а престолы – в духе святом.

Вторая триада – господства, силы и вла­сти, созерцающие премудрость Сына. Господства созерцают мудрость в самих себе, силы – в Отце, власти- в духе святом.

Третья триада – начала, архангелы, ангелы, созерцающие любовь духа со­ответственно в нем самом, в Отце и в Сыне. Вверх эти девять чинов устремляют познающий взор, а вниз посылают управляющую власть.

Каждый ангельский чин правит каким-либо кругом неба: самый маленький (серафимы) правит самой боль­шой телесной сферой космоса – Перводвигателем; херувимы правят восьмым небом и т. д.

Порядку ангельского правления соответствуют девять типов блаженных душ, распределенных по небесам. Таким образом, Данте не отходит от христи­анского учения о неполноценности души без те­ла: ангельские сонмы имеют свои идеальные те­ла – сферы неба, которые живут идеальной жизнью, кружась и отражая вечным движением божественный покой.

Валет – Адам. Молодой и блестящий, но непостоянный художник, который приносит новые идеи.

Отцу, и сыну, и святому духу – повсюду – «слава» раздалось в Раю, и тот напев был упоением слуху. «Взирая, я, казалось, взором пью улыбку мироздания, так что зримый и звучный хмель вливался в грудь мою.

О, радость! О, восторг невыразимый! О, жизнь, где все – любовь и все – покой! О, верный клад, без алчности хранимый! Четыре светоча – то есть Петр, Яков, Иоанн и Адам.»

По евангельской легенде, в трех случаях Христу сопутствовали только три апостола – Петр, Яков и Иоанн, в которых толкователи видели олицетворенными веру, надежду и любовь.

В Раю обладают душою и телом только Христос и Мария, два сиянья, незадолго перед тем взнесшихся в Эмпирей. Ты хочешь знать, давно ль я, волей бога, вступил в высокий сад, где в должный миг тебе открылась горняя дорога.

Надолго ль он в глазах моих возник, и настоящую причину гнева и мною изобретенный язык. Знай, сын мой: не вкушение от древа, а нарушение воли божества я искупал, и искупала Ева.

Язык, который создал я, угас задолго до немыслимого дела тех, кто Немвродов исполнял приказ; плоды ума зависимы всецело от склонностей, а эти – от светил, и потому не длятся без предела. Естественно, чтоб смертный говорил; но – так иль по-другому, это надо, чтоб не природа, а он сам решил.

Пока я не сошел к томлению Ада, «И» в дольном мире звался Всеблагой, в котором вечная моя отрада; потом он звался «Эль»; и так любой обычай смертных сам себя сменяет, как и листва сменяется листвой.

На той горе, что выше всех всплывает, я пробыл и святым, и не святым от утра и до часа, что вступает, чуть солнце сменит четверть за шестым. Тот цвет, которым солнечный восход иль час заката облака объемлет, внезапно охватил весь небосвод.

И словно женщина, чья честь не дремлет и сердце стойко, чувствует испуг, когда о чьем-либо проступке внемлет. Я думаю, что небо так затмилось, когда Всесильный поникал средь мук.

В одежде пастырей – волков грызливых на всех лугах мы видим средь ягнят. О божий суд, восстань на нечестивых! Так здесь эфир себя в красу облек, победные взвивая испарения, помедлившие с нами долгий срок.

Рыцарь – Сен-Бернар. Способный профессионал. Путешественник. Посыльный. Наемник.

И свет предстал мне в образе потока,
Струистый блеск, волшебною весной
Вдоль берегов расцвеченный широко.
Живые искры, взвившись над рекой,
Садились на цветы, кругом порхая,
Как яхонты в оправе золотой;
И, словно хмель в их запахе впивая,
Вновь погружались в глубь чудесных вод;
И чуть одна нырнет, взлетит другая

Данте не случайно предваряет структурно четкую картину Розы картиной текуче­го неопределенного многоцветья: Рай должен иметь в себе оба этих элемента, должен быть единством предела и беспредельности.

Окрепшее зрение придает видению новые очер­тания. То, что Данте принимал за берег реки, усеянный цветами, оказалось амфитеатром, оги­бающим сияние круга. Происхождение круга та­ково: луч божественного света падает на поверх­ность Перводвигателя, давая ему жизнь и силу.

Образовавшееся световое пятно окружено амфи­театром, в рядах которого сидят праведники, со­зерцающие бога, явленного в свете. Центральное сияние образует как бы желтую сердцевину, а пра­ведники в белых одеяниях – белые лепестки Розы Эмпирея. Сердцевина намного больше «обвода Солнца», а рядов амфитеатра более тысячи. Но эта огромная Роза почти заполнена.

В Эмпирее не дей­ствуют физические законы земной оптики: близь и даль видны одинаково отчетливо. Беатриче указы­вает на сидение, где лежит венец: здесь скоро вос­сядет Арриго (император Генрих VII). Как пчелы над цветком, летают вверх и вниз ангелы. Лица у них цвета огня, крылья—цвета золота, а на­ряд—цвета снега.

Дышали добротою безмятежной взор и лицо, и он так ласков был, как только может быть родитель нежный. Раз цвет волос у милости Творца многообразен, с ним в соотношение должно быть и сияние венца.

Поэтому на разном возвышении не за дела награда им дана: все их различие – в первом озарении. В первоначальнейшие времена душа, еще невинная, бывала родительскою верой спасена.

Когда времен исполнилось начало, то мальчиков невинные крыла обрезание. Когда же милость миру снизошла, то, не крестясь крещением Христовым, невинность силой наделяло, вверх подняться не могла. Исполняет роль проводника в Эмпирее, какою в Земном раю была деятельная Мательда.

Мудрый толкователь: Ту рану, что Марией сращена, и нанесла, и растравила ядом прекрасная у ног ее жена. Под ней Рахиль ты обнаружишь взглядом, глаза ступенью ниже опустив, и с ней, как видишь, Беатриче рядом.

Вот Сарра, вот Ревекка, вот Юдифь, вот та, чей правнук, обращаясь к Богу, пел и скорбь греха вкусив.

И ниже, от седьмого круга к нам, еврейки занимают цепь сидений, расчесывая розу пополам.

Королева – Дева Мария. Честная женщина с профессиональным талантом. Лояльная жена.

Последняя песнь «Рая» повествует о видении Троицы. Данте собирает и связывает в этой песни в один гимн многие мотивы третьей кантики.

Бернар Клервоский обращается с молитвой к богома­тери, он просит даровать Данте способность уви­деть бога и помочь ему в дальнейшем земном пу­ти. Просьба встречена благосклонно, и Данте вслед за

Марией погружает взор в глубины вышнего света:

Я видел – в этой глуби сокровенной
Любовь как в книгу некую сплела
То, что разлистано по всей вселенной:
Суть и случайность, связь их и дела (XXXIII 85 – 88).
Зрение Данте крепнет, и он видит Троицу:
Я увидал, объят Высоким Светом
И в ясную глубинность погружен,
Три равноемких круга, разных цветом.
Один другим, казалось, отражен,
Как бы Ирида от Ириды встала;
А третий-пламень, и от них рожден

У ног Марии во втором ряду сверху, сидит Ева, которая нанесла человечеству рану первородного греха (нарушив запрет) и растравила ее ядом (соблазнив Адама). Рана эта сращена Марией, родившей искупителя. Теперь взгляни на ту, чей лик с Христовым всего сходней; в ее заре твой взгляд мощь обретет воззреть к лучам Христовым.

И дух любви, низведший этот хор, воспев: Аве Мария! Свои крыла пред нею распростер. Чей лик Марией украшаем, как солнцем предрассветная звезда. Насколько дух иль ангел наделяем красой и смелостью, он их вместил, — мне был ответ. – Того и мы желаем; Левей – источник всех земных наследий, тот праотец, чей дерзновенный вкус оставил людям привкус горькой снеди.

О дева мать, дочь своего же сына, смиренней и возвышенней всего, предъизбранная промыслом вершина, в тебе явилось наше естество столь благородным, что его творящий не пренебрег творением стать его.

В твоей утробе стала вновь горящей любовь, чьим жаром райский цвет возник, раскрывшийся в тиши непреходящей. Здесь ты для нас – любви полдневный миг; а в дольном мире, смертных напоя, ты- упования живой родник. Ты так властна, и мощь твоя такая, что было бы стремить без крыл полет – ждать милости, к тебе не прибегая.

Не только тем, кто просит, подает твоя забота помощь и спасенье, но просьбы исполняет наперед. Ты – состраданье, ты – благоволенье, ты – всяческая щедрость, ты одна – всех совершенств душевных совмещение!

Король – Постоянный Свет. Старик. Только, которого боятся, и уважаемый профессионал.

Два круга, напомнивших Данте феномен двойной ра­дуги – это Отец и Сын. Круг, вставший над ними как язык пламени – святой дух. Цвета Троицы, очевидно, традиционны: золотой – Отец, белый – Сын, красный – дух святой.

Странствие Данте окончено. Свою миссию он выполнил, рассказав миру обо всем, что увидел «в царстве торжества, и на горе, и в пропасти томления» (XVII 136 – 137).

Мои глаза, с которых спал налет, все глубже и все глубже уходили в высокий свет, который правда льет. Свет был так резок, зрения не мрача, что, думаю, меня бы ослепило, когда я взор отвел бы от луча.

Меня, я помню это окрылило, и я глядел, доколе в вышине не вскрылась Нескончаемая Сила. О щедрый дар, подавший смелость мне вонзиться взором в Свет Неизреченный и созерцание утолить вполне!

Я самое начало их слияния, должно быть, видел ибо явность познал, так говоря, огромность ликования. Единый миг мне большей бездной стал, чем двадцать пять веков – затее смелой, когда Нептун тень Арго увидал.

Так разум мой взирал, оцепенелый, восхищен, пристален и недвижим и созерцанием опламенелый. В том Свете дух становится таким, что лишь к нему стремится неизменно, не отвращаясь к зрелищам иным.

Затем что все, что сердцу вожделенно, все благо – в нем, и вне его лучей порочно то, что в нем все совершенно. Не то, чтоб свыше одного простого обличая тот Свет живой вмещал; он все такой, как в каждый миг былого; но потому, что взор во мне крепчал, единый облик, так как я при этом менялся сам, себя во мне менял.

Я увидал, объят Высоким Светом и в ясную глубинность погружен, три равно емких круга, разных цветом. Один другим, казалось, отражен, как бы Ирида от Ириды встала; а третий – пламень, и от них рожден.

Достигнув наивысшего духовного напряжения, Данте перестает что-либо видеть. Но после пережитого им озарения его страсть и воля (сердце и разум) в своем стремлении навсегда подчинены тому ритму, в котором божественная Любовь движет мироздание.

«Если бы ты мог иметь крылья, парить в воздухе между небом и землей и оттуда видеть твердость земли, воды океана, течение рек, легкость воздуха, чистоту огня, бег звезд и движение неба, их окружающего, о мой сын!

Какой это великолепный вид, ты бы себя мог почувствовать недвижным, ты мог бы познать в одно мгновение недвижное движение, проявление Невидимого в порядке и красоте мира!
Таков славный конец того, кто следует мудрости: стать Богом!»
(Гермес Трисмегист.3)

Истинная жизнь есть истинное самосознание, это есть ведение самого себя, своего достоинства Божественного, своей мощи величавой. Человек живет истинной жизнью постольку, поскольку в нем родился Бог, поскольку Он в нем проявил Себя и исполнил его Своим Достоинством.

Человек ищет себя на всем пути своей жизни и здесь впервые он себя обретает. Победив оковы, он свободно бросает свое сознание как вниз, так и вверх существа своего.

Человек, поднявшийся в эти заоблачные вершины Духа, кладет предел всем страданиям; он получает ответы на все вопросы, воспринимает отзвук и ответные стремления на все искания, и тяжкие томления его духа переходят в спокойную радость, достигшего, который «восходит на небо ведомый духом, и в твердом дерзновении души своей, зрением чудных там наслаждается вещей». (Гермес Трисмегист.3)

При работе с колодой Dante Tarot были использованы:

1. «Божественная комедия» Данте Алигьери (пер.с итальянского и примечания М. Лозинского) 1986.
2. Материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
3. Материал из Википедии — свободной энциклопедии
4. Статьи: «Жизнь и творчество Данте Алигьери»; «Новая жизнь»; «Божественная Комедия»; «Ад»; «Чистилище»; «Рай».
5. Из обзора Паулы Джибби.

Взято с сайта Zemlja i nebo

.