Откровение Люцифера
Откровение Люцифера
В краю, где небо — серое, как ртуть,
Куда сокрыт столетиями путь,
Где пики гор не часто Солнце греет,
И в пропастях стремнины холодеют —
Там есть Скала. Превыше прочих скал
Она, грозя, взметнулась к небесам.
Вокруг гранита черного туманы
Собрались стаей — хищны, безымянны.
Давно уж не бывало здесь людей…
Рожденным среди ласковых земель,
Им этот край легендою казался,
И Человек Толпы в нем не нуждался!
Иным, случалось, виделась Скала
Над горизонтом — словно их звала.
Но… сковывала Мысли вихрь боязнь —
И люди гнали прочь мираж, крестясь.
Куда как меньше было тех, иных,
В чьи души страх покуда не проник.
Они всю жизнь Скалы достичь хотели…
И умирая, на нее смотрели.
И Он там пребывал с Зари Времен —
Непостижимый для людских племен.
Ночь непроглядная плащом Ему была,
И троном для Него была скала.
Столетия проходят перед Ним…
Вожди, народы, царства — все как дым!
И, подпирая голову рукою,
Он смотрит вдаль, любуясь красотою
Заснеженных вершин и горных рек,
Среди снегов чей так сверкающ бег!
И только черный меч напоминает —
Здесь воин, не отшельник, восседает.
Лишь иногда усмешка кривит рот —
Когда в который раз Он узнает
Про глупости, что род людской вершит,
Стремясь к блаженству тела и души.
Как описать Его один лишь взгляд,
В котором звезды Космоса горят?
Таков Он — Властелин Великой Тайны,
Кого воспели Лермонтов и Байрон…
…Но что это? Кто холод скал презрел,
Дерзнув проникнуть в ледяной предел,
Пройти сквозь бури, пропасти, туманы,
Покинув теплые и ласковые страны?
Да, то был я — отринувший людей,
Мечтавший умереть, и поскорей,
Но перед этим — побывать в краю,
Что видел я во снах всю жизнь свою.
Остались позади любовь, и гнев,
Мечты о революции… Теперь
Я полон был невиданным презреньем
К тому, кто мыслился «венцом творенья».
Теперь, преодолев последний кряж,
Я встал пред Князем, и едва дыша,
увидев лик его на фоне скал,
«Как ты прекрасен…» — тихо прошептал.
Улыбка пробежала по губам,
И Он ответил: «Что же ожидал
Увидеть ты — рога, копыта, хвост?
Не низко ли тому, кто старше звезд,
Подобной образиной представать
Пред тем, кто так стремится мир познать…»
«Ты прав — стремлюсь!» — ответил я ему —
«Но многого я в мире не пойму…
И многое хотел бы рассказать,
Но прежде — как Тебя мне называть?»
«Я свет несу отринувшим тьму вер,
мне имя Светоносец — Люцифер.»
И начал я: «Скажи, Великий, мне —
Я жил в могучей некогда стране,
Теперь же ставшей тенью себя прежней —
Осколком славы, прежде отгремевшей.
И я мечтал те времена вернуть
И Нацию от бездны развернуть
К величию искусства, войн, труда…
Немало было нас таких тогда.
Но власть чужая обрекала нас
На гибель среди безучастных масс,
И тот народ, которому служили,
Готов был сжечь нас на костре живыми!»
«Так-так… Опять… Опять — толпа, костры…
Конечно, не избегнул ты тюрьмы?»
«Да, не избегнул, хоть другие доле
не видели такой нам милой воли!
Я шел на смерть — и что была мне смерть?
Пускай — она, но только б не смотреть
На мир, где нет господ — одни рабы!..
Но я отрекся от тупой толпы.
Я стал искать Достойных средь людей —
Философов, мыслителей, вождей
И мистиков… Но мне была награда —
Повсюду видел я одно лишь стадо!
Везде — Толпа. Присмотришься — вот-вот
Огонь Свободы в их глазах блеснет,
Но те, что мыслили себя других мудрее —
Глазами рабскими они на мир смотрели!
Должно быть, я безумен, Люцифер?..»
Князь долго молча на меня смотрел
И, наконец, сказал: «Тебе отвечу.
Но перед тем — позволь устроить встречу.»
«Мне встречу? С кем?» — «Ты про него читал.
Он был философ — император стал,
Перо держа попеременно и клинок.
Он мало правил — сделать много смог!
Кто Иудея на кресте почтил,
Тому он символ сатанинских сил,
Не счесть плевков на крышку его гроба…
Но мыслящая чтит его Европа!
Отребье, чернь — ее ты знаешь гнев,
А он познал его — ее презрев.
Толпа громила именем Христа
Произведения искусства, города,
Но видел в толпах гордый Юлиан
Потомков тех, кто некогда восстал
На Карфаген, кто, страны покоряя,
Все дальше шел, мир покорить мечтая!
Великий Рим! Его он возрождал.
Толпа роптала — он ей не внимал,
Свергая наземь рабские кресты
И возрождая святость старины!
Как проклинала цезаря толпа!
А он, себя в сраженьях не щядя,
Не зная ретирад и поражений,
Хранил народ от вражеских вторжений…
Вот орды персов гонит Юлиан,
Победа за победой… По ночам
Он пишет книгу, споря со Христом.
И выше, выше в славе вознесен…
Познав предательства любимой и друзей,
Лишившись провианта, кораблей,
Он легионы за собой повел —
И пал в бою, врагом не побежден!
В два раза враг его превосходил —
И он доспех на плечи не взложил,
Чтоб верили солдаты, будто он
От смерти волею Богов заговорен.
Уже бежали персы, но копье
Пробило цезаря — и чернь взяла свое,
Опять громя Богов былых времен…
И Рим погиб, едва не возрожден!
Смотри же!» Предо мною, из тумана,
Встал Юлиан. Кровоточила рана,
Но взгляд его был, как и прежде, тверд,
Как в битвах против чужеземных орд.
«Зачем ты прерываешь мой покой?
Зачем ты хочешь говорить со мной?
Свою ошибку поздно понял я —
В Величье не нуждается Толпа!
Ей нужен кнут, его должна держать
Элита Расы, истинная Знать,
И лишь спустя столетья, может быть,
Толпа Толпою перестанет быть…
Свобода всех — лишь призрак и обман,
Я это понял среди этих скал!
Пускай Отступником зовут меня попы —
Я выше был их Бога и Судьбы!»
«Но… Ты сражен, пусть и разбил врага.
Быть может, это — Божия рука?»
И к небу руку Юлиан взметнул,
Где молнией ответ его сверкнул:
«Пускай Толпа склонится пред Тираном,
Пусть уязвят меня бессчетно раны —
Мой Бог — Свобода, он — всегда со мной,
И мне не нужен вечный их покой!
И если б мог я повторить судьбу —
Клянусь, что я ее не изменю,
И в бой последний не надену лат,
Чтоб дерзостью зажечь сердца солдат!
Христос падет, как пали наши Боги —
Всем идолам отмеряны их сроки,
Но Разум — помни! — выше всех Богов.
И за него — будь умереть готов…»
Он сгинул. И тогда я обратился
Опять к Великому: «Как род наш опустился!»
Чуть помолчал, и задал вновь вопрос:
«О Люцифер, но кто тогда Христос?
Кто он, кого зовут Добром Всевечным,
Что наделен прощеньем бесконечным?..»
И руку Люцифер свою простер
К туману над грядой холодных гор.
И вот увидел я в тумане том
Колы и крючья, копья и огонь,
Страдания, которым нет конца —
То были пытки именем Христа!
И Князь сказал мне: «Вот его добро!
Оно против живых обращено!
Он говорил — святее всех скопец,
Растратчик лучше, нежели купец,
Бродяга выше пахаря за плугом,
За веру жертвуй матерью и другом,
Познанье — грех, совокупленье — грех,
А кто не согласится — в пламя тех!
Раскройте Библию, вы — те, что ищут блага!
Неиудеев уравнял Христос с собакой,
Смоковницу — знак мира и любви —
Он засушил! Таков он — свет Земли!
Таков он — добрый Иисус Христос!
Воистину, лишь случай превознес
Его из сонма нищих и бродяг,
В чьем разуме царит дремучий мрак!
Без дела, без семьи он по земле скитался…
Потом уже Савл — Павел постарался
И сделал из бездарности вождя,
А из безумца нищего — врача.
Чем лучше Гитлера или Чингиза он?
Они сражались ради их племен,
Ну а Христос чернь мира ополчил
И в Темные Века мир погрузил!
Читайте Библию! Там — ненависть к вам, люди!
Доколь Тиран над вами править будет?
Меч крестоносца и вранье попов —
Неужто же сильней разумных слов?
Таков расклад — кто Жизнь возненавидел,
Кто красоты в Природе не увидел,
Кто унижает и себя, и мир —
Ему Отец Бог Библии, Вампир.
А кто преемлет Жизнь как дар и чудо,
Кто ищет счастье в мире, в битве — всюду,
Кто не чинит препятствия уму —
Ни Бог, ни Дьявол не нужны тому!»
«Так как мне жить, о Люцифер? Скажи,
Как здесь, барахтаясь в общественной грязи,
Мне сохранить то пламя, что всегда
Я нес в себе в минувшие года?»
«Стремись к высокому — таков я дам совет.
Свободен будь — и выше счастья нет.
И с искрой в сердце моего огня
Сравнись со мной — и превзойди меня!
Жизнь есть борьба. Слабейший пусть умрет,
Могущественный же на престол взойдет.
Так не давай сгубить себя клинком
Иль слов коварных оплести силком!
Пусть каждый помнит — выше его нет,
Пусть гордость, страсть в глазах зажгут свой свет,
И все твое — семья, народ, земля —
Превыше, чем у друга иль врага,
Но не позволь им заковать себя —
Пусть разум в этом охранит тебя!
Мудрец в тюрьме, в изгнании мудрец
Свободнее, чем коронованный глупец.
Но коли равного себе найдешь — будь ему братом,
Идите вместе в бой с врагом заклятым,
Победу или смерть встречая так,
Как должен встретить воин, а не раб!»
«А что потом?» — «Тебя это волнует?
Ты думаешь, Природа тех погубит,
Кто по ее законам жизнь прожил
И у нее учился в меру сил?
Бессмертие — таков удел борцов,
Но скорбный хор зажравшихся попов
Бессмертье у народа отнимает,
На тюрьмы Рая с Адом заменяет!»
И крикнул я: «Ты укрепил мой дух!
И речь твоя, как гимн, тревожит слух.
Я встану вновь, я вновь начну борьбу —
Я буду волен в час, когда умру!
Пусть ужасом для всех наземных рас
Заполыхает Откровенья час,
И мой народ, как воды бурных рек,
могучим станет — се, Сверхчеловек!
Да правит миром мужество его,
Да возгорится Наше Торжество!
О Люцифер, пред тем, начать как бой,
Я встану на колени пред тобой!»
И голос, что сильнее бурь и гроз,
Напутствие такое произнес,
Собой наполнив первобытный край:
«Да будет так! Но на колени — не вставай…»
«Ложатся звезды, как будто листья,
На путь сквозь сферы.
Ты с темнотою желаешь слиться,
Дочь Люцифера.
Ты пляшешь джигу глубокой ночью,
И в лунном свете
Король вампиров дары приносит
Своей невесте.
Знак пентаграммы с козлиной мордой
Несет свободу.
Идешь по жизни походкой твердой
В огонь и в воду.
Тебя не любят, тебя боятся,
Ты всем чужая.
Заклятья ведьмы извечно длятся,
Смерть побеждая.»
(c) Илья Маслов
.